После референдума по поправкам в Конституцию первой мишенью силовых ведомств стала пресса, и это не случайно, считает тележурналист и автор книги «Экстремист».
Чуть ли не каждый день в отношении представителей СМИ инициируют новые уголовные дела. Издатель «Медиазоны» Пётр Верзилов направлен на психиатрическую экспертизу после затяжного обыска в его квартире из-за того, что тот не заявил о канадском паспорте. В редакции «МБХ медиа» и в квартире шеф-редактора Сергея Простакова прошли обыски. В связи с журналисткой деятельностью помещен в СИЗО экс-корреспондент «Коммерсанта» и «Ведомостей» Иван Сафронов.
Журналистика в России традиционно относится к числу профессий с высоким риском. Тем не менее прекращение уголовного дела в отношении расследователя «Медузы» Ивана Голунова и отсутствие реального срока для псковской журналистки Светланы Прокопьевой было свидетельством того, что до последнего времени с представителями СМИ власти обходились осторожно, с оглядкой на общественное мнение. Однако после «обнуления» президентских сроков для Владимира Путина силовые ведомства стали действовать заметно более жестко.
Здесь стоит отметить, что в представлении чиновников суть журналистики со времен Советского Союза состоит в том, чтобы заниматься государственной пропагандой. Любое СМИ, которое не действует в этой парадигме, автоматически воспринимается ими как вражеское.
Символично, что совсем недавно руководитель Следственного комитета Александр Бастрыкин отчитался об очередной серии «дел врачей». Их, по его словам, более пятидесяти, многие переданы в суд. И журналисты, и врачи – это профессионалы, которые служат обществу, исцеляя его недуги. Во всем мире к врачам и представителям СМИ в обществе существует особый пиетет: и тем, и другим иногда «приходится резать по живому».
Ковид показал, что в России виновными за недоработки чиновников назначат именно медиков, а за низкий рейтинг Владимира Путина ответят журналисты.
Мне врезалась в память ремарка адвоката, известного защитника фигурантов политически мотивированных дел. Мы встретились с ним пять лет назад в кафе одного из спальных районов Москвы. Адвокат защищал украинского журналиста, которого ФСБ обвиняло в шпионаже. Камера была уже выключена, когда юрист устало произнес: «А ведь чекисты чем-то похожи на вас, журналистов; они, как и вы, отрабатывают информационные поводы. Только вы снимаете сюжеты, а они заводят уголовные дела. Обычно инфоповоды им подбрасывает Кремль».
Впоследствии я научился их фиксировать: протесты о недопуске оппозиционеров до региональных выборов 2019 в Москве – «Дело 212», объявленная борьба с экстремизмом – «Дело Нового Величия», подавление протестной активности в регионах – «Ростовское дело» и многие другие.
Тут, правда, следует уточнить: однажды заведенное уголовное дело почти никогда не ляжет на полку, как потерявший актуальность новостной сюжет.
С высокой долей вероятности его «расследование» завершат и в итоге будет вынесен обвинительный приговор. Вероятность оправдательного ничтожно мала. Их в современной России меньше одного процента, а по ФСБшным производствам не было ни одного.
Был ли инцидент с Голуновым информационным поводом нынешней власти? Скорее всего нет. Иначе оперативники сработали бы не так топорно. Расследователю портала «Медуза» подкинули в рюкзак наркотики, а квартиру «оборудовали» под нарколабораторию. Вопреки ожиданию полицейских, задержание спровоцировало широкий общественный резонанс, а нестыковки в сфабрикованном наспех деле его же и похоронили.
Особенно встревожило дело Светланы Прокопьевой, которая была привлечена за свою профессиональную деятельность. Псковская журналистка готовила материалы для проекта «Север.Реалии» (радио «Свободы») и других СМИ, а также вела эфиры на радио «Эхо Москвы». Ее обвинили в оправдании терроризма за публикацию, в которой Прокопьева размышляла о том, почему подросток из Архангельска подорвал себя при входе в региональное управление ФСБ.
Оправданием терроризма следователи посчитали исторические аллюзии, содержащиеся в тексте авторской колонки. Прокопьева связала самоподрыв подростка с социальной и политической обстановкой в стране и провела параллели с политическим терроризмом народовольцев в дореволюционной России. По мнению журналистки, в России большие проблемы с политическим активизмом, а многолетнее давление государства на политические и гражданские свободы привело страну «в стадию репрессивного государства».
В результате было возбуждено уголовное дело по статье 205.2 ч. 2 УК РФ – «Публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма, совершенные с использованием средств массовой информации». По ней журналистку могли осудить на срок до семи лет лишения свободы. Сами чекисты, впрочем, дело не расследовали, работу провели следователи Следственного Комитета.
На выходе – несколько томов уголовного дела, многочасовые допросы, почти полтора года расследования, «экспертизы». Сложно однозначно сказать, что уберегло Прокопьеву от тюрьмы – то ли общественный резонанс, то ли цеховая солидарность, то ли осторожность властей во взаимоотношениях со СМИ. Ведь реальный тюремный срок за публикацию – это серьезный сигнал. Тем не менее суд признал Прокопьеву виновной и выписал пятьсот тысяч рублей штрафа.
Но буквально через несколько дней после этого приговора политическая реальность в стране получила новые очертания: в конституцию внесли поправки, и власть ощутила, что отныне может не ограничивать себя в отношениях со СМИ. Руки наконец развязаны. Несогласных можно наказывать любыми средствами. Тем более, что результат «подрывной» журналисткой деятельности, как кажется силовикам, налицо: рейтинги главы государства «просели». В ход пошла «тяжелая артиллерия» – теперь журналистами занялась силовая структура, которая по логике действующей системы в принципе не может сдать назад: ФСБ. Ведомство ответственно за дела, по которым предварительное следствие и даже слушания по существу можно засекретить.
И адвокатам с такими случаями работать труднее. По сути, они лишены права обнародовать какие-либо огрехи следствия. Даже откровенная фабрикация материалов не может стать достоянием гласности в силу специфики такого уголовного производства.
Делом Ивана Сафронова, задержанного 7 июля прямо возле входа в подъезд, занимаются сотрудники ФСБ. Что примечательно, внешне Сафронов – человек скорее системный. Его называют поклонником нынешнего кремлевского курса, да в и последнее место его работы –Роскосмос– отнюдь не альма-матер оппозиции.
Однако в случае с Иваном вышла злая шутка. За годы работы Сафронова много раз звали в Роскосмос, но пока была возможность, он отказывался. В своей теме журналист разбирался хорошо, будучи профессионалом, выпускал тексты, которые не раз вызывали раздражение у власти. «Версия с аккумулятором. Что произошло на Лошарике» – это подробный разбор причин трагедии, которая стала крупнейшей за 10 лет для российского Военно-морского флота России и унесла жизни 20 человек. «Сергею Чемезов присвоено звание Героя России» – скандальный материал о засекреченном награждении главы Ростеха. «Подводники отстрелялись по неполной программе» – расследование о внештатной ситуации во время учений «Гром-2019». Финальным этапом этой операции руководил лично Путин. Не случайно Сафронов, вопреки заявлениям пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, убежден: его преследуют за журналистскую деятельность. Преследуют несмотря на то, что у него не было доступа к государственной тайне.
К сожалению, для ФСБ ни общественный резонанс, ни цеховая солидарность не помеха. Поводов для оптимизма все это оставляет мало. И в будущем мало кого удивит, что журналистским сообществом в России занимается именно это силовое ведомство.
Ивану Сафронову инкриминируют одну из самых тяжких статей из спеслужбистского списка УК – статью 275 «Государственная измена». Ее формулировки в отредактированной после 2012 года версии таковы, что считать изменником можно любого человека, который передал данные зарубежной организации или правительствам, «которые вражески настроены к России». Под эту формулировку при желании можно подвести практически кого угодно.
Прежде у статьи «Госизмена» были более внятно прописанные критерии. Получить статус обвиняемого мог лишь тот, у кого был допуск к государственной тайне. А Сафронов не являлся ни сотрудником спецслужб, ни военным, ни даже инженером закрытого оборонного производства…
Единственное, что сейчас обнародовано в рамках расследования по делу журналиста, – это якобы имевший место быть факт передачи «чего-то» чешской разведке и по цепочке – в США. Следствие и слушания по существу дела будут проходить в закрытом режиме. Пока же Лефортовский районный суд Москвы по ходатайству ФСБ определил экс-журналисту меру пресечения в виде заключения под стражу, и это самая строгая из всех перечисленных в российском УПК.
И если уголовное преследование вполне лояльного власти Ивана Сафронова идет по жесткому сценарию, то нетрудно представить, как поведут себя силовики с журналистами изданий, которые известны своей оппозиционной направленностью: «МБХ медиа», «Медиазоны» и др.
Автор – тележурналист и автор книги «Экстремист».