Связь соблюдения прав человека с безопасностью (внутренней и глобальной) очевиднее с каждым годом, однако нарушения прав человека — страшная и грустная повседневность в сотне государств мира. Ко Дню прав человека «Рефорум» поговорил с правозащитником Денисом Шедовым о том, как сегодня выглядит международная система защиты этих прав, каковы её слабые места и что может сделать российское гражданское общество, чтобы изменить ситуацию к лучшему.
— Денис, после начала полномасштабного вторжения многие эксперты начали говорить, что система международных отношений, созданная после Второй мировой, очевидно устарела и не справляется. Система защиты прав человека начала складываться примерно тогда же, Всеобщую декларацию прав человека приняли в 1948-м. На ваш взгляд, она адекватна сегодняшним вызовам?
— По этому поводу тоже ведутся дискуссии, в нескольких я участвовал. Система защиты прав человека — относительно новый механизм, многое что в нём можно и нужно улучшать. Говоря о системе прав, мы говорим, по сути, о системе общения разных государств, системе взаимосвязей между организациями, активистами, жертвами нарушений прав человека.
Мне кажется, права человека — это скорее процесс. Процесс постоянных изменений, постоянного поиска баланса, работающих механизмов, аргументов, концепций, вовлечения всё новых сообществ.
Для Восточной Европы прорывным шагом стало, например, когда СССР взял на себя обязательства по исполнению Хельсинкских соглашений в 1975-м. Благодаря этому импульсу правозащитное движение в регионе получило новый инструмент для перевода ежедневных проблем, с которыми сталкивались люди в их странах, на язык прав человека, искать соратников, налаживать международные связи. Мы видели успехи в сфере карательной психиатрии: проблема была артикулирована, получила признание на международном уровне, советские психиатры были исключены из международных ассоциаций, иногда удавалось кого-то «отбить» у системы. Большая работа была проделана и в других сферах, например в обосновании концепции политзаключённых и развитии сети поддержки.
— Какие проблемы вы видите в существующей системе?
— Главная — очень мало механизмов, которые могли бы обязать государства на нарушать права граждан и привлекать к ответственности за эти нарушения.
После Второй мировой в ООН оформилась система, где ряд избранных стран сохраняют огромный вес в международном диалоге, в том числе в выработке стандартов правозащиты и механизмов их имплементации — несмотря на то, что многие из них сами постоянно нарушают права человека. Мы, например, крайне мало что можем сделать со странами-членами Совбеза (куда входит и Россия): нарушая права человека, они воздействуют и на общемировую ситуацию с защитой этих прав. Насколько справедливой, эффективной и целесообразной является эта конструкция?
Но, как я сказал, система — это не что-то застывшее; она должна работать и может изменяться. Надо пробовать, надо убеждать стейкхолдеров, что улучшения нужны и возможны. И, конечно, использовать существующие работающие механизмы
Дискуссии идут, многие из них содержательные. До какой степени мы должны вкладываться в безопасность и до какой степени можем ограничивать свободу в рамках, например, борьбы с терроризмом? Перед недавней Олимпиадой в Париже была большая дискуссия о возможности использования камер с системой распознавания лиц. Это заманчивая технология и для авторитарных режимов, но и для работающих демократий: можно меньшими усилиями получать лучший результат. Но на примере России мы видим, что такие камеры очень эффективно используются, чтобы находить активистов и подавлять гражданскую активность общества.
Есть ряд вопросов, связанных с эвтаназией. Недавно скончался венгерский правозащитнный юрист Даниэль Карсаи, страдавший от тяжёлой болезни и проигравший этим летом в Европейском суде по правам человека дело о праве уйти из жизни на своих условиях, достойно и без мучений. Большая дискуссия по правам человека разворачивается между более левыми и более правыми флангами; в вопросе, например, абортов дискурс прав человека используется и консервативными силами.
Недавнее освобождение нескольких зарубежных граждан и российских политзаключённых в результате обмена тоже вызвало большую дискуссию. С одной стороны, нет такого права на обмен, более того — в результате этого обмена на свободе оказались убийцы и другие преступники. Вместе с тем этот гуманистический акт спас жизни людям, буквально умирающим в российских тюрьмах за свои мирные убеждения и попытки защищать демократию и права человека в России. Лично мне это событие словно дало больше пространства для дыхания, вселило надежду и силы, в том числе чтобы искать возможности для более широкого освобождения политзаключённых, включая тысячи украинских гражданских заложников в России и беларусских политзаключённых, удерживаемых благодаря поддержке Кремля.
В общей массе нарушений, которые мы наблюдаем в России, очень много таких, на которые у российского общества уже есть ответ (это, например, нарушения содержания политзаключённых, ограничения свободы выражения из-за военной цензуры), есть рекомендации и планы по их исправлению, но нет политической воли, чтоб с этим что-то делать. Тем не менее и в существующем авторитарном режиме, в условиях агрессивной войны против соседней страны мы продолжаем попытки заставить государство перестать нарушать права человека и поддерживаем жертв нарушений, а также тех, кто помогает жертвам.
— И как продвинуться в этом направлении?
— Ответ мы в ОВД-Инфо ищем каждый день уже 13 лет. Мы исходим из того, что сама система прав человека шире, чем институты и предписания ООН: она включает инструменты публичности, общественного запроса, рассказ истории и объяснение проблемы на разных языках, с разной аргументацией. И она включает последовательную и непрерывную практику. Сотни попыток могут быть неудачными, а на 101-й раз что-то сдвинется.
Мы опираемся на несколько основ. Это помощь тем, чьи права нарушены, и то, что мы рядом с ними. Это возможность соучастия в каждодневном опыте прав человека: мы много сил вкладываем в развитие волонтёрских систем, в создание способов помогать друг другу. Мы много вкладываем в мониторинг, документацию и информирование общества о том, что происходит, чтобы трагедии, нарушения, переживания не оставались незамеченными, как и позитивные истории, связанные с не очень, к сожалению, частыми победами.
ОВД-Инфо участвует в более чем сотне политически мотивированных уголовных дел, в сотнях административных дел. Мы отвечаем на звонки, консультируем, используем адвокационные методы. Бывают небольшие подвижки: например, удалось получить от ООН обеспечительные меры с предписанием для российских властей повести операцию калининградскому активисту Игорю Барышникову. Сейчас идёт новый виток этого сражения: Игоря оставили без ухода и реабилитации, ему очень плохо. Мы надеемся, что общественное внимание, работа юристов, внимание международного сообщества и ООН позволят Игорю получить необходимый доступ к медицине, а в идеале оказаться на свободе.
— Кажется, что права человека — это что-то естественное, врождённое и всем присущее. Почему за них приходится постоянно бороться, их защищать?
— Мне не кажется, что вопрос прав человека такой уж естественный и всем понятный. Сама идея, что у человека есть какие-то права, появилась не так давно, а перешла в практическую плоскость и вовсе недавно. То, что мы пришли к этой идее, пробуем, обсуждаем, как заставить механизмы работать, — огромное достижение. Это не значит, что можно почить на лаврах: помнить об этом для меня — способ не поддаваться депрессии и ощущению беспомощности, ведь в нашем регионе мы последние годы сталкиваемся с изменениям от плохого к худшему и катастрофичному. Важно держать перед глазами позитивные примеры. Помнить, что сфера прав человека — сложная, подвижная, там нет и не будет волшебной палочки, инструмента, который давал бы стопроцентный результат.
Много лет важной площадкой борьбы россиян за права человека были европейские институты; в ЕСПЧ обращались, если проблема не находила решения внутри страны. Там российское общество в том числе практиковало язык прав человека, мы учились объяснять проблемы. Довольно вдохновляющий пример — проблема домашнего насилия. 20 лет назад в российском обществе считалось, что это скорее социальная или психологическая проблема, но потом появилось больше понимания, что это тоже вопрос прав человека, появились новые инструменты работы с ней. Это заслуга в том числе юристок и юристов, работавших на площадках Совета Европы и ООН: с трудом, но они убедили ЕСПЧ, что это важно, и были предложены конкретные варианты, что можно поменять в российской системе, были полученны правовые позиции, актуальные и для других европейских стран. Дискуссия и поиск методов, как работать с проблемой, как помогать жертвам, идут до сих пор.
Но Россию исключили из Совета Европы, и ЕСПЧ закрыт для обращений россиян. Мы оказались за пределами компактного и привычного европейского пространства прав человека, нам приходится осваивать новые механизмы, институты и аргументы.
На площадках вроде ОБСЕ уровень осведомлённости экспертов, дипломатов, правозащитников и журналистов о происходящем в России довольно высок. Но на глобальных площадках, таких как ООН, всё иныче. Важно объяснять коллегам из Юго-Восточной Азии, Африки, Южной Америки, как связано нарушение прав человека в России с тем, что волнует их самих. Мы видим, как сложно принималась августовская резолюция ООН, связанная с правами человека в России; в глобальном контексте российские правозащитные проблемы не столь ярко видны, приходится убеждать страны, что в долгосрочной перспективе озвучивание этих нарушений, работа с ними полезнее, чем торговля с путинским государством.
Мир не вращается вокруг России, гуманитарные кризисы есть во многих регионах. Но Россия огромная и территориально, и по населению, у неё много политических и экономических связей с другими странами, и российское правительство поставляет миру немало поводов для головной боли. Война против Украины — один из самых ужасных примеров агрессии Кремля, но не единственный за последние десятилетия современной истории. Мы видим, как расползается, подобно раковой опухоли, законодательство об иностранных агентах в его репрессивном российском варианте — заражены Грузия, Кыргызстан, Республика Сербская в Боснии и Герцеговине, другие страны.
Нам, российским правозащитникам, приходится активнее погружаться в международный контекст, учиться глобальному общению, выходить за пределы привычного региона. Мы столкнулись с проблемами, с которыми сложно справиться теми силами, что есть, без глобальной солидарности, в том числе интеллектуальной. Российское гражданское общество за рубежом не находится в изоляции, есть ряд площадок и сообществ, которым небезразлична ситуация с правами человека в России — но нужно, как в «Алисе в Зазеркалье», всё время бежать, чтобы хотя бы оставаться на месте. Постоянно учиться новому, постоянно искать аргументы и способы общения в новых сообществах, лучше узнавать новые контексты и самим проявлять солидарность.
— Насколько идея прав человека живуча при долгих диктатурах? Будет сложно к ней вернуться после смены режима?
— Права человека для меня — это практика. То, что создаётся в повседневных делах, разговорах, на собраниях, митингах, в походах в суды. Российское общество много лет под гнётом, пространство практики прав человека сужается, даже обсуждать эти вопросы всё сложнее. Репрессии, давление не укрепляют гражданское общество, кто бы что ни говорил.
Но одновременно мне кажется, что идея прав человека, какой бы она ни была новой в историческом масштабе и постоянно сталкивающейся с проблемами на практике, очень важна для разных людей. Когда люди хотят улучшить свою жизнь, найти решение большой и сложной проблемы, они сталкиваются с тем, что для её обсуждения неплохо бы иметь возможность свободно высказываться, для поиска решений — неплохо иметь возможность встречаться и связываться с людьми из разных сообществ и регионов. За декларациями прав человека находятся большие и важные для людей потребности. Эти потребности могут стать опорой, на которой можно будет выстраивать разрушенные институты заново и развивать те, которые ещё удаётся сохранить усилиями вовлечённых людей в России и в вынужденной эмиграции.