Вы знали, что знаменитая «русская колея» 1520 — это ширина железной дороги из Балтимора в Огайо, что московские высотки строили по технологиям небоскрёбов 1920-х, а декабристы активно цитировали Основной закон США? США, собственно, и придумали конституцию — свод правил, ограничивающих произвол государства, — первыми воплотили идеи просветителей, сумели подчинить президента Верховному суду и 230 лет привлекают самых предприимчивых людей мира. Почему у них получилось? Что бывает, когда общество и государство меняются местами, и с чем американцам приходится бороться, находясь, таким разным, то ли в «плавильном котле», то ли в «салатнице»? Рассказывает историк-американист Иван Курилла.
— Иван, в чём секрет стабильного (и успешного) государства США?
— Кто-то скажет — в том, что Штаты далеко от Европы и их не так сильно коснулись разрушительные мировые войны. Это правда, но верно и то, что развитию способствовали сами формы существования государства, которые разработали отцы-основатели в конце XVIII века и которые с тех пор фактически не менялись.
Многое из того, что весь мир использует в политической жизни, было кем-то придумано. Просветители придумали идею разделения властей, а американцы оказались первыми, кто применил их теорию на практике. Какие-то вещи, вроде конституции, сами американцы и придумали, а остальные потом скопировали. Придумали, что можно написать закон про то, как устроено государство и как можно ограничить государственную власть.
Второму поколению американских политиков пришлось сводить проблемы реальной жизни к тому, что написано и не написано в конституции. Джордж Вашингтон, например, считал, что партии — зло, но они возникли, и его преемникам надо было как-то согласовать их с задумками отцов-основателей.
Изначально, кстати, слово «демократия» было для американцев вторичным: они использовали для описания своей страны слово «республика», равняясь на Древний Рим — тем более что там тоже были рабы. А потом в Штаты приехал французский аристократ Алексис де Токвиль. Попутешествовал по стране и то, что увидел, описал в книге «Демократия в Америке». Из неё европейцы, а потом и сами американцы узнали, что у них не столько республика, сколько демократия.
Республика — про то, как устроены институты, а не про то, как большинство избирает власть. Это было важно для первого поколения, да и далеко не все белые мужчины-американцы имели тогда право голоса (не говорю о чёрных и женщинах). Во втором же поколении американских политических деятелей появилась так называемая демократия Джексона: все белые мужчины получили право голоса почти во всех штатах.
— Нынешние споры между республиканцами и демократами — это плод той двойственной природы Штатов?
— Не совсем, но в целом — да, это две основных идеи, которые конкурируют между собой уже 230 лет. Что важнее — республика или демократия? Ответ не очевиден.
Америка возникла как нация WASP — белых мужчин-англосаксов и протестантов. Но таковой оставались недолго: ещё до Гражданской войны в Штаты начали приезжать ирландцы (католики!). Гражданская война дала право голоса чёрным. Это означало, что придётся строить чёрно-белое общество, где люди живут бок о бок — такое было трудно принять даже тем, кто лично воевал с рабством. В связи с территориальной экспансией страны нужно было интегрировать в американское общество мексиканцев и даже индейцев. Самые кровопролитные индейские войны пришлись на вторую половину XIX века — на то время, когда их пытались интегрировать (а по сути — разрушить их строй жизни).
В конце XIX века возникла — сначала в литературе — метафора плавильного котла, где людей разного происхождения и разных религиозных убеждений (про цвет кожи стали говорить позже) можно «сплавить» в единую нацию. В ХХ веке про плавильный котел говорить стало не принято (только консерваторы держатся), зато появилось понятие салатницы — salad bowl: каждый ингредиент сохраняет свою идентичность в общем блюде. Итальянец не превращается в англосакса, но при этом становится американцем.
Когда в 1964-м президент Линдон Джонсон подписывал Акт о гражданских правах — главный закон, которого добилось движение за равенство чёрных и белых, — он произнес: «Наконец две нации сливаются в одну». С его точки зрения, афроамериканцы, которые жили на американском континенте с 1619 года, то есть почти столько же, сколько белые, всё это время оставались отдельной нацией. Задача межрасовой интеграции до сих пор не решена полностью.
— Хотя этот вопрос и продолжает решаться больше 200 лет.
— Возможно, это вообще основная проблема, которую американское общество пытается решить столько, сколько существует: как слиться в единую нацию.
Для американцев единство всё время проблематизируется, а борьба за это единение постоянно порождает Другого, противоположного или враждебного, необходимого для выстраивания себя. Кто этот Другой? Во время Семилетней войны это были французы и индейцы (собственно, эту войну в США и называют «войной с французами и индейцами»), потом, во время Войны за независимость, — Англия. К середине XIX века Другой точно расположился в Европе, а к концу столетия локализовался в России, которую описывали как противоположность Соединенным Штатам: авторитарную, самодержавную, несвободную страну (в отличие от демократической республиканской свободной Америки).
Во время острых внутренних кризисов политики искали внешнеполитического обострения как способа сохранения внутреннего единства. Есть известная история про меморандум 1 апреля, «меморандум дня дурака». 1 апреля 1861 года Авраам Линкольн уже месяц как жил в Белом доме, до первых выстрелов Гражданской войны оставалось 12 дней. Уильям Сьюард, государственный секретарь в администрации Линкольна, который считал себя умнее начальника, поучал президента: смотрите, вы уже месяц как президент, страна разваливается, а вы ничего не делаете. Он предложил немедленно объявить войну Англии, Франции, Испании и Российской Империи – мол, под давлением внешней угрозы разговор о расколе Штатов прекратится. Линкольн его, как мы знаем, не послушался, и война разгорелась внутри США.
Спустя столетие упомянутый уже Акт о гражданских правах был принят Конгрессом всего за месяц до Тонкинской резолюции, которая разрешила Джонсону отправить войска во Вьетнам. Чёрные солдаты в армии США поддержали войну, стремясь доказать, что они та же нация, раз плечом к плечу бьются с коммунистами во Вьетнаме. Движение за Гражданские права в годы Вьетнамской войны стало сходить на нет, внутренний конфликт ослаб.
— Америка правда страна возможностей?
— США развивались в благоприятных условиях: отдельный континент, нет соседей, которых стоит бояться — а значит, ресурсы можно направлять на развитие. Больше свободы, в том числе свободы предпринимательства: каждый может рассчитывать, что его изобретение, бизнес позволят ему добиться успеха. Конечно, не все добиваются, но для тех, кто смог, дорога открыта — бюрократии там куда меньше, чем в Европе. Плюс весь мир знает, что в Америке есть свобода и ресурсы, так что активные люди со всего света туда стремятся. Очень многие изобретения, которые мы знаем как американские, принадлежат эмигрантам: россиянам и украинцам знакомы фамилии Сикорский, Зворыкин, Брин. А сколько немцев и евреев уехало из Германии перед Второй мировой войной, и как сильно они ускорили развитие Штатов!
Есть и институциональные стимулы к развитию. В 1830-е годы был принят патентный закон, который позволил изобретателям или тем, кто сумел внедрить изобретения, получать с них доход. Это заставило тысячи людей придумывать что-то новое. Изобретателями становились люди самых далёких от инженерного дела профессий: Сэмюэл Морзе, например, изобретатель телеграфа, был известный портретист. Художником был и изобретатель парохода Роберт Фултон (в Париже он нарисовал панораму «Пожар Москвы» за 7 лет до похода Великой армии в Россию 1812 года; мне всегда было любопытно, сколько посетителей его панорамы оказались потом в Москве с Наполеоном и смогли сравнить картинку с реальностью).
В России свободного капитала всегда было мало, рискового ещё меньше. Большие деньги на развитие изобретений и в XIX, и в XX веке были только у государства. Представим чиновника, даже не коррумпированного, честного, радеющего за страну. У него в руках ограниченная сумма, перед ним — 10 изобретателей. Он рискует государственным деньгами, будет виноват, если вложил не туда. Не удивительно, что у него возникает искушение вместо этого купить то, что уже хорошо себя зарекомендовало. Российские, а потом и советские чиновники вместо того, чтобы вкладываться в отечественных изобретателей, покупали или, как недавно объяснил один политик, «цап-царап» у американцев что-то готовое. С их точки зрения это разумный выбор: пусть мы будем позади первооткрывателей, но всего на шаг, а что свои изобретатели проиграют — ну что ж. Так закрепляется роль вторичных модернизаторов.
Именно американских инженеров Николай I пригласил в 1844-м для строительства железной дороги «Москва-Петербург». Её колея, знаменитая «русская колея», общая для постсоветского пространства колея 1520, — это тогдашняя ширина железной дороги «Балтимор-Огайо», которую приглашенный в Россию в качестве главного советника инженер Дж.В. Уистлер построил ранее. Николая даже сравнивали с Петром I: тот пригласил голландцев и создал флот, этот — американцев и создал железные дороги. В Соединённых Штатах при Николае заказывали и пароходы, хотя тут была конкуренция с английскими подрядчиками. Советские «сталинские» высотки строились по технологиям американских небоскрёбов 1920-х: в США в 1950-е уже строили иначе, но архитекторы-россияне стажировались там на 30 лет раньше.
Кстати, американскими наработками, но уже не в инженерной сфере, пользовались и враги Николая декабристы: конституционный проект Никиты Муравьёва — в большей своей части перевод Основного закона США.
Николая сравнивали с Петром I: тот пригласил голландцев и создал флот, этот — американцев и создал железные дороги
Но вернёмся к практике изобретательства. В России во времена Николая работал Павел Шиллинг, который изобрёл электромагнитный телеграф. Весьма вероятно, это изобретение можно было довести до ума. Я как-то читал переписку военного министерства конца 1830-х годов: в русское посольство в Париже тогда пришел Морзе с первыми идеями аппарата, предлагал их русскому представительству (как раз пошёл слух, что Николай I готов покупать изобретения у американцев). Предложения изучили в Петербурге и вернули с припиской: идея, может, и хорошая, но сырая, а в России уже есть барон Павел Шиллинг, который создал работающую модель телеграфа (что было на тот момент правдой). Но через год Шиллинг умер, и никто не стал доводить его изобретение до ума. А когда через 10 лет у Морзе всё заработало, Россия пригласила его, купила его аппараты и стала развивать уже его систему телеграфного сообщения.
Ну и немаловажно: чтобы «силовики», государственные люди смогли отобрать у кого-то бизнес в Америке — представить невозможно. Спасибо отцам-основателям: они не думали про бизнес, наверное, но точно думали о том, чтобы государство не мешало свободным людям.
— Почему именно об этом?
— Потому что в последние десятилетия перед войной за независимость Британия зажимала свободы колонистов: то налоги, то налоги на чай, то гербовый сбор. И когда американцы стали придумывать своё государство, ключевым для них было — чтобы оно не могло заниматься тем же самым. Нужно было на старте ограничить государство, сделать так, чтоб оно не имело возможности мешать людям.
Система, сложившаяся в США, основана на слабом государстве, таков её изначальный дизайн. Не с точки зрения денег и армии, конечно — просто у чиновников нет возможностей для произвола. Из трёх уровней государства (федеральный, уровень штатов — не забываем, что само государство создавалось из штатов, из колоний, — муниципальный уровень) самый сильный — штаты: конституция оставляет им все полномочия, которые не прописаны для федеральной власти. Каждый раз, когда федеральная власть что-то предпринимает, возникает напряжение между ней и штатами.
В результате работы системы сдержек и противовесов общество в США сильнее государства, государство связано обществом по рукам и ногам. У этого есть свои, незнакомые нам последствия: если в России индивид беззащитен перед государством, то в Штатах общество, защищая индивида от государства, иногда берёт на себя функции цензора и само превращается в опасную для человека силу. Вспомним Пушкина, написавшего после прочтения Токвиля:
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно?
Нам бы их проблемы, конечно.
— А были попытки государства отобрать полномочия у общества?
— В этом обвиняли некоторых президентов — например, Франклина Делано Рузвельта. Он пошёл на третий, потом на четвёртый срок, федеральное правительство при нём усилилось, у него появилось больше возможностей, денег.
Это один из вечных споров между республиканцами и демократами. Республиканцы обвиняют демократов в том, что те хотят усилить государство, потому что у демократов в программе всегда есть социальная помощь (это значит — надо увеличить налоги, забрать, в терминологии консервативных критиков, деньги у тех, кто работает, и отдать тем, кто не работает). Но когда республиканцы выдвинули в президенты Трампа, уже демократы стали говорить, что он авторитарный лидер и покончит с демократией.
То, что страх перед усилением государства, перед заговорами с целью захвата власти — постоянный предмет проговаривания (а также сюжет сотни политических триллеров), — тоже наследие отцов-основателей. За 200 лет такого не случилось, но любой лидер, в котором видят авторитарную персону, любой законопроект, который может интерпретироваться как усиление государства, рассматривается как путь к возможному деспотизму.
Именно поэтому после Рузвельта была принята поправка к Конституции, запрещающая избираться более двух раз. После Уотергейтского скандала Никсона вынудили уйти в отставку — потому что федеральная власть пыталась использовать полицию или спецслужбы для борьбы с политическими противниками, а это недопустимо. Знаменитый историк Хейден Уайт, который был активистом в 1960-70-х, подал в суд на полицию Лос-Анжелеса, когда узнал, что полицейские внедряют в университеты соглядатаев и те сообщают о содержании университетских лекций и дискуссий начальству. И суд Калифорнии запретил такую практику.
— Поговорим про Первую поправку (гарантирует свободу слова, религии, прессы, собраний и свободу обращаться с жалобами) — она вступила в силу в далёком 1791-м, но о ней до сих пор знают, кажется, все. Почему она вообще потребовалась, чего не хватало в тексте конституции?
— Когда основной текст конституции был написан, Конституционный конвент за него проголосовал, а потом его отправили в штаты на ратификацию. Два штата ратифицировать отказались: созданный католиками Мэриленд, опасавшийся дискриминации части жителей, и Род-Айленд, который и создавался как веротерпимый и принимавший всех, кого изгоняли, например, из соседнего Массачусетса пуритане. Авторы текста конституции возражали, что их задача была прописать не как будут жить граждане, а как устроено государство. Но два штата и активисты из других штатов настояли на том, чтоб на ратификацию были направлены и 10 поправок к конституции, составившие Билль о правах. Первая поправка — про свободу слова и вероисповедания, Вторая — про свободу владения и ношения оружия. Некоторые уже неактуальны — например, Третья, о праве освободиться от постоя войск.
Хочешь отрицать Холокост или учение Дарвина — твоё право
Очень важно, как именно эти поправки сформулированы. Вот Первая: «Конгресс не должен издавать никакого закона относительно установления какой-либо религии, или воспрещающего свободное исповедание всякой религии, или ограничивающего свободу слова и прессы, или право народа — мирно собираться, а также просить правительство о прекращении злоупотреблений». Остальные тоже ограничивают действия государства в отношении граждан. Сравним российскую Конституцию: «Достоинство личности охраняется государством», «Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность» и так далее. А президент — гарант этих прав. В конституции США нет «гарантов». Права человека по-американски — это перечень запретов для государства. Совсем другой подход, видите? На нём американская свобода и стоит. Хочешь отрицать Холокост или учение Дарвина — твоё право.
Пример. В США есть обязательное всеобщее среднее образование по утверждённой государством программе. Но есть общины с традиционным укладом — например, сотни тысяч амишей, которые до сих не используют электричество, двигатели внутреннего сгорания и вообще живут укладом XVIII века. Они сочли, что их детям нужна особая программа обучения. Сначала их заставляли отдавать детей в обычные школы, даже пытались детей отбирать, а упрямых родителей сажать в тюрьмы (и это в середине ХХ века). Но потом государство отступило, амиши победили. Сегодня у них есть свои школы, где учат по программам, отличающимся от большинства; у них потрясающе интересные учебники истории и географии. Я рассказал об этом своей приятельнице в Германии, и она возмутилась: дети должны получать одинаковое образование, и государство должно на этом настоять. Я ответил: поэтому амиши и сбежали в свое время из Германии в Америку.
— Мы много говорим и пишем о необходимости судебной реформы в России. Штаты, кажется, умудрились прожить 230 лет без единой реформы судебной системы. Как?
— Я действительно не припомню судебной реформы в США. Суды в Америке — страж, наблюдатель за всем, что происходит в стране, охрана от произвольных решений любой власти. Поэтому даже предложения судебных реформ (например, реформу — увеличение количества судей в Верховном суде — предлагал президент Рузвельт: Верховный суд мешал его «новому курсу») воспринимаются очень болезненно. Сказать за это спасибо надо четвёртому председателю Верховного суда Джону Маршаллу.
Первые 10 лет действия конституции Верховный суд был второстепенным органом. В 1801-м Маршалла назначили председателем (он занимал эту должность до самой смерти в 1835-м), и при нём суд занял своё нынешнее положение верховного толкователя Основного закона.
У Верховного суда нет своих силовиков, соответственно, исполнение его решений — прерогатива исполнительной власти. Был случай, когда индейцы пожаловались на белых переселенцев, которые занимают земли, предоставленные индейцам по договору. Суд принял решение в пользу индейцев, а тогдашний президент Эндрю Джексон отказался его выполнять: мол, пусть судья Маршалл сам его и выполняет. Не получится? То-то. Но это исключение. В американских университетах специально изучают ряд дел Маршалла — решения, принятие в пользу исполнительной власти, но обоснованные так, что это давало возможность в будущем принимать противоположные решения, закрепившие за Верховным судом роль арбитра в спорах между ветвями и уровнями власти.
Верховный суд играет особую роль в политике. Чаще он консервативен и сдерживает реформаторские порывы, но иногда, например в период борьбы чернокожих за равные права, он был реформаторским благодаря либеральному составу. И ему удалось очень многое.
Одна из проблем демократии — даже если образованным политикам очевидно, что чьи-то права ущемляются или необходимы реформы, затрагивающие чьи-то интересы, но большинство граждан так не считают, то эти политики ничего не могут сделать. Избранным народом государственным деятелям надо постоянно оглядываться на избирателей. И вот южные избиратели, а значит, и южные политики, губернаторы и полиция штатов американского Юга полагали, что сегрегация по цвету кожи — это норма. И ничего нельзя с этим сделать. Таковы ограничения демократической системы, но на Верховный суд они не распространяются, ведь судьи назначаются пожизненно и свободны решать, что то или иное положение вещей несправедливо, не оглядываясь на мнение избирателей.
В 1951 году чернокожий житель штата Канзас Оливер Браун подал иск против городского школьного совета от имени восьмилетней дочери (дело «Браун против Совета по образованию»): он указал, что его дочь может посещать школу для белых через 5 кварталов от дома, а вместо этого вынуждена ходить в «чёрную» школу на другом конце города. Суд отклонил требование Брауна, и тогда другие чернокожие подали аналогичные иски в разных штатах. Дошло до Верховного суда — и в 1954 году председатель Верховного суда Эрл Уоррен принял решение, запретившее сегрегацию в школах как противоречащую Четырнадцатой поправке. Так было отменено решение Верховного суда столетней давности, которое постановило, что равное образование — не значит совместное.
Десегрегация школ оказалась долгим процессом, губернатор штата Алабама, например, сказал, что чёрные и белые дети будут учиться в одном классе только через его труп (а полиция штата ему подчинялась, — да большинство полицейских там тоже были расистами). Президент Эйзенхауэр отдал приказ армии войти в конфликтные южные города, отстранить полицию и обеспечить, чтоб чёрные дети ходили в обычные школы. Армия подчиняется президенту, а президент обязан исполнять решение Верховного суда. Вот так. Сегодня в учебниках истории США есть фотографии, на которых ребята идут учиться под защитой военного патруля.
— Спасибо судье Маршаллу?
— Да. И принципу «Не чини то, что работает». Система, построенная им, работает.