Для российской элиты пятый срок президента Путина — плохая новость: ситуация не станет лучше, передел собственности (точнее, её отъём у собственников) уже начался, вдобавок президент чётко транслировал, что грядёт замена нынешних элит на новые, замаранные в войне. Какую exit strategy им можно предложить, чтобы они стали участниками реформ? И можно ли рассчитывать, что общество отзовётся на идеи реформаторов — после всего, что ему пришлось пережить в 90-е? Год назад группа учёных из разных стран и областей начала работать над проектом «Транзит» — это пошаговое экспертное руководство по демократическим преобразованиям в России после смены власти. Первые главы проекта — «Что нужно, чтобы российские элиты решились на перемены в своей стране» и «Как обеспечить поддержку и доверие россиян» — уже опубликованы. 14 марта Free Russia Foundation организовал первую дискуссию для проекта «Транзит». Вышедшие главы обсудили историк Василий Жарков, экономист Андрей Яковлев, социолог Анна Кулешова и политолог Борис Грозовский. Предлагаем краткий конспект их беседы, видео здесь.
Василий Жарков, историк, приглашённый лектор Европейского гуманитарного университета, руководитель программы «Новая политическая наука» Факультета свободных искусств и наук в Черногории
Я отнесся к этому проекту как к вызову: писать о будущем — очень ответственная и очень неопределённая задача. То, чего нет, требует от нас фантазии, которая должна строиться на анализе прошлого и наших наблюдениях текущего момента.
Прежде всего мы должны ответить на вопрос — а что у нас за режим? Второй вопрос, который нас интересует, — каковы ценностные предпочтения российского общества и российских элит. Наконец, надо понять, каков у элит потенциал нелояльности.
В России до последнего времени был типичный плебисцитарный режим. Таков был режим Наполеона III во Франции — он просуществовал с конца 1840-го до начала 1870-х, до Франко-прусской войны, которая была спровоцирована Францией и быстро закончилась её поражением и крахом режима. При определённой конфигурации в элитах и обществе власть была передана придворному оппозиционеру (мы знаем такие примеры в сегодняшней России) Адольфу Тьеру: в начале войны он занял антивоенную позицию, был заклеймён как предатель, но сохранил пост депутата законодательного собрания. Тьер стал президентом Третьей республики — и это оказался самый долгий республиканский период в истории Франции, он длился вплоть до 1940 года.
История не повторяется в точности: российско-украинская война принимает затяжной характер, сценарий быстрого крушения режима, на который был расчёт в первый год войны, не оправдывается. Плебисцитарный режим переродился в персоналистский, в режим личной власти. В этой ситуации какие-либо перемены, тем более в сторону демократии, возможны только в случае устранения нынешнего правителя России.
Это может произойти тремя путями. Наименее вероятный вариант — добровольный уход под давлением, я бы ему оставил 2%. Второй вариант связан с ухудшением ситуации в элитах и переворотом — это вариант Павла I и табакерки, который пока тоже не просматривается, но и не будет просматриваться до конца этой истории. Наконец, это физическая смерть: рано или поздно Чейн-Стокс передадут нам привет.
Главный вопрос: какая ситуация в этот момент будет в элитах и обществе? Через 20 лет нам трудно это прогнозировать, а на ближайшие годы мы можем оттолкнуться от текущей социальной динамики. Там всё не так уж безнадёжно, хотя есть одна большая проблема.
Я не согласен с мифом об особом консерватизме россиян. Актуальные исследования показывают, что общество скорее лево-ориентированное. Но не менее 3/4 населения отказываются от участия в политической жизни и считают, что их никто не представляет. Общество тотально деполитизировано и при этом хочет социальной справедливости, общеевропейского социально-демократического пути. Проблема в том, что Путин и его команда знают об этом запросе и пытаются удовлетворить его простым подкупом. В основе договора, который Путин заключил с народом, — баланс зарплат и цен в магазинах. Те, кто поддерживает режим, получает больше денег. Страну заливают деньгами, и запрос на социальную справедливость так или иначе удовлетворяется. Пока это продолжается — у Путина хороший ресурс управления. Но когда деньги кончатся, всё может рухнуть.
Если не будет расширен доступ к политическому участию, демократизация будет невозможна. Критически важно включение новых слоёв общества в политику
Что касается элит — и тут я использую исследования Андрея Яковлева, — то мы видим, что большинство недовольно своим положением, не видят для себя перспектив внутри путинского режима, но не видят и перспектив без него, так как у них нет понятной exit strategy. Они оказались в воюющей стране, лишились активов и недвижимости на Западе, но боятся лишиться и всего остального, если предпримут какие-то действия и поэтому предпочитают лояльность. В Совфеде есть те, кто выступил против войны. Эти люди сегодня на позиции Тьера и могли бы стать и.о. Путина при определённых обстоятельствах. Но если не будет расширен доступ к политическому участию, демократизация будет невозможна. Критически важно включение новых слоёв общества в политику.
Мы можем уже сейчас начинать диалог с вменяемой частью элит и обществом. Принципиально важно сохранить основу общества, убрав милитаристское начало, отклонения, но сохранив нормальную базу жизни собственников, которые должны быть союзниками, а не врагами.
Андрей Яковлев, экономист, приглашённый исследовать Центра Дэвиса в Гарварде
Другой элиты у нас не будет. Сейчас они в тупике. 29 февраля Путин прямо сказал: на их места придут другие, в том числе ветераны. С лета пошла национализация российских предприятий. Насос качает деньги из бюджета на военные нужды, рычагов контроля за военными расходами нет. Режим вошёл в ситуацию войны и выйти из неё не может. Но элиты не видят позитивной альтернативы; то, что есть сейчас, кажется им лучше, чем условный Пригожин с условной кувалдой. Это фактор стабилизации режима.
Режим же настроен на движение в сторону Северной Кореи. Я бы оценил вероятность этого сценария в 30-40%: страна почти 30 лет жила при рыночной экономике, с высокой степенью личной свободы, в ней есть десятки миллионов людей, которые привыкли к нормальным условиям. И движение в сторону Северной Кореи может быть чревато социальным взрывом, особенно если будет падать уровень жизни.
Оппозиция за последние 10 лет не смогла сформулировать убедительный образ будущего, где вменяемая элита могла бы видеть место для себя. Со стороны Запада нет внятного понимания, какой они хотят видеть Россию после войны и что они для этого готовы делать. Давление без вариантов выхода даёт обратный эффект. Авен с Фридманом вернулись в Москву — этого Запад хотел?
Чего не прозвучало у Василия, и в тексте его главы этого нет — именно силовики после 2012 года стали доминирующей группой в элитах, и сегодня без их участия смена режима произойти не может. Устранение Берии стало возможным, потому что Хрущёв с Маленковым смогли договориться с Жуковым против Берии — понимали, что он придёт к власти и всех уберёт, и это стало стимулом для консолидации.
Базовая развилка — между полным отрицанием легитимности этой элиты и признанием того, что если мы не хотим гражданской войны и Северной Кореи, надо с частью этих людей договариваться. Вспомним 1999 год: ощущение, что вторая волна кризиса их снесёт, стало поводом для мощных неформальных коммуникаций представителей бизнеса и высшей бюрократии на разных площадках. Они говорили о будущем и искали решения. Причём предсказать эти решения — вроде успешной налоговой реформы, — было нельзя: это был именно результат коммуникации.
Анна Кулешова, социолог, основатель Social Foresight Group и сооснователь ассоциации Social Researchers Across Borders
Я преимущественно общаюсь с несогласными россиянами из разных сред. Мы знаем, что и в вооружённых силах, и в силовых структурах есть несогласные. Можно предположить, что раз они есть на низовым уровне, то есть и в элитах. Нужно понимание болей этих людей и что им можно предложить.
Россияне, в том числе из-за пропаганды, боятся оппозицию и того, что будет, если она придёт к власти. Был сильный СССР — пришли демократы и загнали в бедность. Придут сейчас — и плохая, но стабильная жизнь будет отобрана. Есть установка, что Европа ненавидит Россию и россиян, а оппозиция на стороне Европы. Оппозиция им ничего не обещает, не даёт сценариев будущего (а Путин обещает). Плюс неуважение к себе, хейтспичи, деление на оставшихся и уехавших и приписывание провластности тем, кто остался. Они и власти не нужны, и оппозиции не нужны. Остаётся выживать.
Важно строить мосты, чтобы лучше понимать людей и их язык. То, что либерально настроенным россиянам кажется естественным и нормальным, тем, кто на стороне государства, может казаться пугающим и сумбурным. Социологические исследования, интервью с россиянами бесценны. Надо найти слова и аргументы для этой аудитории — чтобы люди не боялись оппозицию и обрели доверие к ней. Оппозиция говорит о своих болях, но не говорит о проблемах людей в России. Интерес к региональным, локальным проблемам и готовность подключаться к их решению имеет колоссальное значение. Дотуда сложно дотянутся, но мы видим, что даже в силовых структурах есть проводники, которые готовы к диалогу. Это можно использовать, чтобы влиять на ситуацию.
Борис Грозовский, политолог, экономист и создатель канала EventsAndTexts
Мне кажется, предложение элитам не очень своевременно. Они не отвернутся от Путина, потому что повязаны с режимом и будут идти до конца. Если нынешняя российская элита останется неизменной — никакой демократизации не будет в силу высочайшего уровня неравенства, отсутствия допуска людей к принятию решений и т.п.
Думаю, из сценариев самый реальный — тот, где режим снижает градус агрессии по отношению к Западу и Украине, но пытается удержать власть, неизменную социально-экономическую структуру. В 90-х спецслужбы пожертвовали социализмом и конвертировали власть в собственность, сейчас они могут пожертвовать войной, чтобы остаться у власти. Мне этот сценарий кажется более вероятным, чем гражданская война или Северная Корея.
Андрей Яковлев
Такой расклад был реалистичен между 2014 и 2022 годами: тогда режим играл на шантаже западных партнёров, рассчитывая на слабо и не уходя в реальную войну. Если бы им пошли навстречу — была бы возможна стагнация на годы, плохое равновесие без развития.
В 2022-м режим вывел себя из этого равновесия. Война стала сущностью режима, и если в Украине она прекратится, то будет эскалация с другими странами. Сотни тысяч людей призваны, распустить их по домам нельзя, промышленность встала на военные рельсы. У них нет иного варианта, кроме движения в сторону Северной Кореи, чреватого социальным взрывом.
Василий Жарков
При этом для Северной Кореи нам не хватает идеологии. Идеология ниоткуда не возьмётся, тем более там, где за 20-30 лет привыкли жить без неё.
Война — состояние крайней неопределённости. Год назад Пригожин кричит «Шойгу, Герасимов, где патроны?» И где сейчас сам Пригожин или Суровикин? А Шойгу и Герасимов по-прежнему в своих кабинетах. Армия усилила позиции по итогам года, война идёт по их запросу, Путин больше не пытается подсылать к ним троллей. Минобороны на пике, наступать оно не хочет, а хочет вести оппозиционную войну.
И Путин рассчитывает на расширение войны, но ему нужны ресурсы и время, чтобы перевести экономику на военные рельсы, перезаключить социальный контракт с обществом, подготовить основу для мобилизации. Он может настоять на перемирии с этой конкретной целью — как в 2014-м, когда он отказался от вторжения в Украину, чтобы накопить силы и напасть позже. Если в ноябре победит Трамп — возникнут условия для развала НАТО, удара по ЕС. В течение нескольких лет возникает угроза большой войны с Западом.
В России есть огромный запрос на сильную руку. Сильная рука ассоциируется у нас с субъектом, с человеком. Но человек рано или поздно перестанет существовать. И в этот момент можно предложить новую версию этой сильной руки — верховенство права, которое удерживает общество, не даёт ему скатиться ни в гражданскую войну, ни в тиранию. Пестрота российского общества, пёстрый состав элит, отсутствие единого актора, который после Путина автоматически добьётся гегемонии, приведёт к поиску баланса сил, который и ляжет в основу верховенства права или хотя бы предпосылок к нему.