Мы много рассуждаем о проблемах, возникших из-за того, что элиты не сменились со времён СССР. На самом деле они меняются. На смену идейным аппаратчикам пришли циничные, затем те, кто всё же пытался договориться и выработать правила игры, а потом бизнес стал маргинальным партнёром правящей коалиции. В отличие от элит стран Балтии и Восточной Европы, никто их них не помнил досоветских времён, не мог использовать и транслировать опыт жизни в демократической системе. Сейчас элиты расколоты так же сильно, как и общество в целом. А будущее страны во многом зависит от их действий. Андрей Яковлев, приглашённый исследователь Центра Дэвиса в Гарварде, предлагает экскурс в историю становления новой российской элиты, её взлётов и падений – и рассуждает, почему радикальный путь, предлагаемый Алексеем Навальным, не является сегодня наилучшим, а договорённости необходимы. «Рефорум» предлагает сокращённую текстовую версию выступления Андрея на канале «О стране и мире».
Почему в России было так тяжело в 1990-х?
Я не идеализирую СССР, но там определённо была более стабильная структура общества, хоть и дошедшая до глубокого кризиса в 1980-е. После распада Союза же ситуация оказалась на грани хаоса, с массовым насилием, и криминальным, и военным. И эта деградация случилась на фоне надежд на переход к лучшему будущему – а такие надежды были у миллионов, если не десятков миллионов граждан страны.
Почему так произошло? Были объективные факторы, связанные с накоплением дисбалансов: экономика была на грани краха, и у людей, которые пришли к власти, не было ресурсов, позволяющих сохранить государственные институты в дееспособном виде. Но более фундаментальной, на мой взгляд, причиной было качество элиты, которая досталась России в наследство.
Страны Восточной Европы, страны Балтии стали частью социалистической системы позже, чем Россия, и если в СССР режим просуществовал больше 70 лет, то там около 40. К моменту краха системы были живы люди, которые помнили, каково существовать в демократии. Да и режимы, которые принесла советская власть, были мягче. На территории нынешней России сначала были сталинские чистки (кровавые, но идейные), потом те элиты, которые не были согласны с курсом власти, либо купили и кооптировали, либо сделали диссидентами, посадили в психушки или выдавили из страны. В стране остались наиболее стойкие, вроде Андрея Сахарова и Валерии Новодворской. Но они не были строителями чего-то нового, они были именно борцами с режимом, ставили себе целью его разрушение. Такова российская историческая традиция: власть почти всегда была жёсткой (а когда ослабевала, это производило исторические катастрофы). И те, кто с ней боролся, вынужденно были бескомпромиссными.
В Восточной Европе при всех репрессиях и арестах значительная часть инакомыслящих хоть и потеряла свои места в элите, но не уехала. Остались носители других ценностей, эти ценности не были стёрты из памяти общества. В момент крушения режима именно эти люди пришли к власти. Там были свои кейсы с коррупцией, манипуляции с приватизацией, но люди приходили во власть, чтоб построить другое общество. И был, конечно, фактор «европейского якоря»: на фоне больших политических дискуссий стремление всех политических сил к вхождению в Евросоюз вынуждало следовать определённым стандартам.
Ещё один важный фактор – растущий цинизм внутри советской элиты.
При Хрущёве на уровне высшей элиты существовала убеждённость, что Союз может конкурировать с Западом не только по ракетам и космосу, но и по уровню жизни. Состоялся Всемирный фестиваль молодёжи, были лозунги «Догоним и перегоним США», выставка американской промышленной продукции и знаменитые «кухонные дебаты» Хрущёва и Никсона о том, где лучше жить, в СССР или США. Элиты верили, что если они победили в войне, то такую ерунду, как норму производства масла на душу населения, точно осилят. Но идея провалилась, где-то пришлось даже вводить карточки. Попытки конкурировать не военным образом не удались, ввод войск в Чехословакию стал признанием этого поражения. Люди из советской элиты продолжали говорить правильные слова с трибун, а на кухнях травили анекдоты про Леонида Ильича и ездили за ширпотребом в Европу. В элите, в том числе в младшей элите, сформировалось понимание, что у системы нет будущего, а значит, надо жить для себя.
Плюс до Брежнева были социальные лифты, пусть и очень специфичные: не происходило ротации фигур наверху, но случались регулярные чистки (при Хрущёве менее кровавые), которые открывали вакансии и давали возможности продвигаться. Брежнев привёл своих соратников, они сели в кресла без планов их покидать до гроба – и возникла пробка. Работа на общество не давала отдачи и не позволяла сделать карьеру.
В конце 1980-х это младшее, уже вполне циничное поколение советской номенклатуры и интеллигенции просто использовало новые лозунги про рынок и демократию, чтобы прийти к власти. Строить они ничего не собирались. Егор Гайдар был исключением, и не случайно он так рано умер: он понял, что построили совсем не то, ему было очень тяжело. Абсолютное большинство же было прагматиками, которые хотели прийти к власти и использовать ситуацию в свою пользу.
К концу 1990-х обычные люди разуверились, что могут на что-то повлиять и что-то сделать, общество стало аполитичным и более зависимым от элит
Считалось, что возвращения коммунистов необходимо избежать любыми способами. Избежали, но победа оказалась пирровой: по пути была разрушена вера больших групп людей в то, что демократия может работать. В 1990-е элиты были сильны, но в нестабильной ситуации движения снизу имели большое значение (вспомним шахтёров). К концу 1990-х обычные люди разуверились, что могут на что-то повлиять и что-то сделать, общество стало аполитичным и более зависимым от элит. Остался торг между элитными группами о том, что будет дальше.
Реформаторы 90-х были большевиками наоборот. Они не считали необходимым с кем-либо договариваться, предпочитали не обсуждения, а решения, где нужно ломать через колено: так быстрее. Момент скорости был ключевым. Меж тем медленное согласование интересов формирует более сбалансированную систему, более устойчивую к кризису и дающую выигрыши большему числу игроков.
При этом установка «Мы всё решим сами, потому что знаем, как надо» не отменяла поиска союзников. Союзником оказался крупный бизнес. Давая деньги, он хотел получить на них быстрый возврат. Когда после 1996-го Чубайс, Немцов и другие младореформаторы предприняли попытку минимально стабилизировать экономику и начать собирать налоги, олигархи быстро их выкинули. Так, открывая ногами двери в высокие кабинеты, они довели страну до дефолта 1998 г.
Навальный возлагает на либералов и демократов ответственность за возвращение чекистов во власть в 2000-х. Но это сильное упрощение. То, что происходило до 1998-го, мне представляется почти неизбежным – с учётом всего, что досталось в наследство от СССР, с учётом крайней разбалансированности экономки. В Восточной Европе такого не было, зато было куда больше западной помощи. К Западу нет претензий, там были свои аргументы, почему Россия получила именно столько (в том числе были опасения, что эта помощь будет разворована). Наверное, были шансы другого сценария, если бы были чуть другие лидеры – на лидерах иногда можно вывезти ситуацию. Но у нас были Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов и т.д.
Мне гораздо более важным кажется период 1998-2003 гг., когда уже были игроки, которым было что терять, был опыт и возможность сделать по-другому, которой не было у Гайдара.
У позднесоветской элиты был материальный интерес прийти к власти – не было активов, но были возможности. К 1998-м возникла новая элита, сформированная во многом из позднесоветской, которой уже было что терять. Бюрократия, получившая власть, понимала, что кризис затронул скорее средние слои, верхи в основном удержались, но если будет вторая волна, они могут много потерять. Этот страх стал стимулом к коммуникациям внутри элиты и поиску прагматических решений, которые позволили бы стабилизировать ситуацию. Процесс обсуждений пошёл одновременно на разных площадках – от либерального Клуба 2015, возникшего по инициативе нескольких успешных представителей из среднего бизнеса, в том числе IT-компаний, до Совета по внешней политике, где были более консервативные люди (и который сейчас ассоциируется с Сергеем Карагановым). Чиновники, бизнесмены, директора предприятий и военные обсуждали одни те же проблемы, выпустили серию докладов.
Поначалу в этой среде было некое движение в позитивную сторону, были переговоры внутри, попытка поиска нормальных правил игры и в экономике, и в политике, поиска компромисса и баланса. Но при этом обе стороны, бизнес и власть, глубоко не доверяли друг другу и считали, что вторая сторона обманет и кинет.
А потом стала расти цена на нефть.
Люди предпочли разойтись по частным квартирам, вместо того чтобы защищать свои коллективные интересы
Пока экономика была в кризисе, нужно было торговаться за проценты экономического роста для всех. Но когда возникла альтернатива в виде контроля над доходами от экспорта углеводородов, ставки изменились. Началась борьба за этот контроль между олигархами и властью, в том числе силовиками. На деле ЮКОСа баланс сломался. До 2003 г. бизнес обладал влиянием, после стал маргинальным партнёром правящей коалиции. Люди предпочли разойтись по частным квартирам, вместо того чтобы защищать свои коллективные интересы. И началось движение туда, где мы сейчас.
Люди, которые сейчас во власти, уже столько всего сделали, что у них нет дороги назад. Последние шансы с кем-то о чём-то говорить у них были году в 2011-2012-м, самые-самые последние – в районе 2017-2018-го. По моим личным ощущениям, точка невозврата была пройдена на выборах 2018 г. года. После них был маленький шанс на трансформацию режима, на траекторию выхода без катастрофы. Этот шанс правящая элита упустила.
Что сейчас? Сейчас Навальный в своём манифесте делает ставку на сценарий 1917 г.: по сути, союзники ему не нужны, как и большевикам не нужны были попутчики. При всём понимании позиции Навального я думаю, что это плохой сценарий. Предпосылкой неплохого сценария может стать диалог оппозиции и элит, которые сейчас не во власти. В 2014 г. среди разных элит действительно был консенсус, немногие несогласные с аннексией Крыма или проигравшие от неё или уехали, или получили компенсацию. Сейчас элиты, как и общество в целом, расколоты, и я не вижу большого количества бенефициаров происходящего.
Пока что кризис не очень сильный, и возможностей для такого диалога мало. И пока не случится углубление экономического и политического кризиса, элиты будут бояться что-либо делать. Но важно, чтобы в момент острого кризиса у них было понимание, что может быть вместо Путина. Пригожин с его кувалдой их пугает (на его фоне даже Путин кажется терпимым), но их пугает и Навальный, который снова громко заявил о себе. В том, что он говорит, не очень видна картинка будущего: свободные выборы и демократия – довольно общие слова. А прочитываются там массовые люстрации и то, что коллаборанты немало наворовали – а многим из нынешней элиты есть что терять.