Весной 2023 г. группа психологов, покинувших Россию из-за войны, создала в Вильнюсе «Форму участия» – проект психологической помощи тем, кто уехал. В конце мая они запустили в Reforum Space Vilnius проект бесплатной психологической помощи «Бережный марафон», а в конце июня предложили людям поучаствовать в исследовании психологического состояния мигрантов, переехавших из России в Литву в 2022–2023 гг. Один из создателей «Формы участия» клинический психолог Егор Бурцев рассказал, что именно болит у людей, перебравшихся в Вильнюс, кто им помогает и почему безболезненная релокация – это аномалия.
— Егор, почему важно исследовать психологическое состояние тех, кто перебрался в Вильнюс?
— Мы создали «Форму участия», предположив, что людям тревожно и им нужна помощь. Мы знали, что активисты, правозащитники, медийщики (а это основная масса перебравшихся в Вильнюс после начала войны) склонны переоценивать свою степень выживаемости, но точных данных у нас не было. Так что в конце июня мы пригласили людей поучаствовать в исследовании их психологического состояния и сейчас обрабатываем данные. В августе презентуем наши выводы в Reforum Space Vilnius.
На наши вопросы о том, каково им сейчас, ответило 114 человек, 88 оставили комментарии о том, что их заботит, – а люди, как правило, заполняют такие поля, только когда у них наболело.
Приведу несколько цитат: «Утрата любимой работы, составлявшей смысл моей жизни, разлука с семьёй и друзьями», «Я не знаю, что ждёт меня в будущем. Буквально не знаю, что будет через месяц», «Неуверенность в будущем детей», «Потерял родину, оказался везде чужим», «Всё, чего добился за прошлую жизнь, сломано, ты из себя ничего не представляешь, а ещё старый и больной», «Одиночество. Как среди друзей, так и в плане романтических отношений. Прослойка мигрантов очень узкая, и среди них гораздо сложнее найти близкого человека, чем в России», «Потеря себя, отсутствие сил и мотивации что-либо делать и начинать», «Страх заболеть», «Страшно, что примут какой-нибудь закон и придётся вернуться в Россию», «Нет финансовой возможности на психотерапию, которая нужна с самого детства»…
Это море боли.
— То есть ваши предположения, что большинству членов местного комьюнити нужна помощь, подтвердились?
— Полностью. Потребность в помощи сейчас огромная.
У 86% опрошенных после 24 февраля 2022 г. усилилась тревожность, у 70% усилились депрессивные состояния – они чаще грустят, плачут. У 55% появилось фоновое чувство страха, 45% говорят, что постоянно прокрастинируют, не могут собраться с мыслями. Всего 18,4% сказали, что им не нужна была психологическая поддержка и они никуда не обращались после 24 февраля. Это значит, что 81,6% переехавших нужна была поддержка, кто-то её получил, кто-то нет. 60% считают, что им нужна помощь и поддержка психолога сейчас. Основная причина, почему люди не могли обратиться за поддержкой, – отсутствие денег. Мы, психологи из «Формы участия», можем дать эту поддержку бесплатно.
— В каком состоянии люди приезжали в Литву и как оно изменилось за год-полтора?
— Интересно, что люди оценивают общее психологическое состояние уехавших хуже, чем свое собственное: своё состояние как «плохое, скорее плохое или ужасное» оценивают 27% участников опроса, а вот состояние уехавших в целом так оценили 43%.
Своё состояние после переезда люди в большинстве своём оценивали окрашенно: 35% как «плохое или скорее плохое», 45% как «скорее хорошее, хорошее или очень хорошее». Своё нынешнее состояние 40% оценивает как никакое. Как говорит мой коллега по проекту «Форма участия» Владимир, это как в анекдоте про дядю Фёдора, который постиг дзен, и теперь дела у него никак.
Прошла первая паника, и люди уже много месяцев живут в состоянии непонимания, как у них всё сложится. Отчасти они, наверное, вытеснили мысли о том, что им может быть плохо, и держатся за то, что есть: «Я ёжик, я упал в реку, пусть река несёт меня». Это неплохая стратегия, но она вытесняет возможность сформулировать, где проблема, в чём нужна помощь.
Прежние связи не работают, новых пока нет. То, что привычно работало, не работает вообще. Язык незнакомый, права непонятны. У многих есть дети, животные, пожилые родители, которые остаются в России и которых надо вывозить; люди часто выключают возможность ощутить усталость или отсутствие ресурса, потому что им нужно выживать и спасать окружающих. Продолжаться бесконечно это не может: наступает астения (вялость, апатия), а от неё очень короткий шаг к тяжёлой депрессии. Человек замирает, перестаёт ощущать себя живым, теряет ощущение радости.
Важно, что 50% ответивших не относят себя к мигрантам.
— Почему это важно?
— Потому что мигрант – это всегда представитель уязвимой группы. Не каждый готов принять свою уязвимость, людям иногда нужно быть сильными. Но признание своей уязвимости даёт и возможность получить помощь.
— Какие стратегии тут могут помочь?
— Стратегия «Я ёжик, я упал в реку» – вполне рабочая, это одна из стратегий безопасности. Для чуть более коммуникабельных самая сохранная стратегия – социализация. Вильнюс нам близок по духу, тут часто звучит русский, можно входить в новые сферы, изучать новые места отдыха, кафе.
Нынешняя волна миграции – начитанная, образованная. Я вижу у них огромную тягу к литературе, в том числе к антиутопиям, литературе мигрантов, к книгам Виктора Франкла. Образцы выживания ищутся вовне, люди стремятся опереться на чужие истории: люди выжили – и я выживу, они справились – и я справлюсь. Это и возможность понять, что ты не один: многие ведь приехали без семей, им одиноко, обращение к источникам становится для них поддержкой.
— Можно ли сказать, что психологическая поддержка не помешала бы каждому, кто мигрировал?
— Переезд в другую страну – достаточный повод, чтобы обратиться к психологу. Изменение страны, изменение образа жизни невозможно воспринять спокойно. Трудно представить тех, кто легко переносит адаптацию и социализацию – разве что этот человек часто мигрирует, таков его образ жизни. Но таких единицы. Лагеря беженцев всегда предоставляют психологов и социальных работников, а у тех, кто уехал на иных основаниях, этой поддержки по умолчанию нет. Мы отчасти заполняем эту нишу.
— Как вы – психологи, уехавшие из-за войны, – решили объединяться?
— Пока на сайте «Формы участия» нас четверо, плюс с проектом сотрудничает ещё два десятка психологов разного профиля. На момент переезда мы все были в разных организациях. Психологи, как и журналисты, любят сбиваться в группки – и мы сначала сделали чат релоцировавшихся психологов, потом решили встретиться, поделиться, какие практики мы используем. Во время встречи проговорили, что мы могли бы и хотим помогать людям, которые оказались в миграции в трудном состоянии.
Появилась группа. Reforum Space Vilnius помог нам с помещением и с получением гранта на программу помощи «Бережный марафон»: в конце мая мы начали помогать всем, кто оказался за рубежом из-за своих антивоенных взглядов, их детям, родственникам.
Сначала мы сделали мини-конференцию, где рассказали, кто мы, какие у нас подходы. Пришло 27 человек, практически все просидели целый день, оставили неплохие отзывы. Люди начали писать, обращаться за помощью. Мы провели около 60 консультаций, была группа поддержки, тренинг для подростков.
До трёх персональных консультаций мы предлагали бесплатно, в рамках гранта. Но взрослым, нуждающимся в поддержке, нужна длительная работа, блок из 10 и более психотерапевтических сессий. Конечно, будем искать финансирование – «Бережный марафон» стал своего рода разведкой боем, в ходе которой мы поняли, что потребность в помощи огромна. Мы некоммерческая организация, готовы помогать и за донаты, и даже бесплатно, если люди в тяжёлом финансовом положении. Но постоянно работать бесплатно психологи-мигранты не могут.
— Сколько у вас сейчас психологов?
— В нашем чате 23 психолога самого разного профиля – от сексологов до специалистов по пищевому поведению и психологии экономической грамотности. Только что присоединился психиатр, который помимо прочего занимается песочной терапией, и мы хотим в середине августа запустить арт-терапевтическую мастерскую: будем лепить, клеить, выражать таким образом свои эмоции – кому-то легче это делать через образы. Будут балинтовские группы. Пока всё это волонтёрская работа.
Очень хотим делать ретриты для местного сообщества: нам всем необходим выдох. Можно вывезти людей в условный домик у озера или загородный отель, дать возможность отдыхать и гулять. Хотите – приходите к психологу или на арт-терапию, не хотите – просто гуляйте, главное – меньше гаджетов. Судя по нашему исследованию, люди хотят, кроме личной терапии, группы поддержки и программы, связанные с антивыгоранием. Им интересны семинары и психологические лекции.
Нейроотличным людям – и взрослым, и детям – сложнее даются адаптация и социализация. Мы планируем развивать пул русскоговорящих френдли-психиатров: таблетки нужны многим, а не у всех есть ВНЖ, деньги, страховка.
Мы сейчас ищем волонтёров, которые бы помогли нам сделать более удобный и красивый сайт. Хотим завести соцсети, нанять человека, который будет ими прицельно заниматься – на это, правда, тоже нужно найти деньги. Будем участвовать (и уже участвуем) в подкастах, съёмках, рассказывать о себе.
— Мы переехали в свободную страну, где к людям относятся гуманнее. Насколько этот факт сам по себе влияет на состояние уехавших?
— Сильно влияет. Для начала все отмечают, что можно перестать вздрагивать при виде полиции – хотя люди всё равно вздрагивают. Я знаю, что переехавшие россияне и беларусы не обращаются к властям, даже когда что-то случилось, например, у них угнали велосипед. Осталась привычка не доверять, страх преследования – он очень силён у беларусов, они боятся заполнять опросники, оставлять свои данные где-либо.
Мы часто забываем, что это нормально, когда у человека есть дом, родина, государство-родитель. Наше государство должно нас защищать, поддерживать, заботиться о нас. В последние годы у россиян не было этого ощущения, с этим, на мой взгляд, связана и атомизация российского общества: нет чувства защиты, родителя за спиной. Это сиротский синдром, когда каждый сам за себя. Теперь этот родитель нас ещё и отверг, а новый родитель пока не появился.
Литовцы, конечно, тоже напряжены сейчас – ничего удивительного, ведь рядом граница. Но у этой нации есть полноценный родитель, который их слышит и в целом договороспособен. Поэтому, кстати, литовцам и европейцам в целом очень сложно понять россиян: контекст совсем другой. Мы не можем словами объяснить им, например, почему мы не протестуем, находясь в России. Чтобы это понять, нужно попасть в российский контекст. Но в Литве много русскоговорящих, люди постепенно вникают в наше положение и начинают лучше относятся к россиянам. Да и изначально тут не было агрессии ни к русским, ни к беларусам.
