Возможно, пик пандемии пройден, но тревожность еще долго не отпустит миллионы людей. Варвара Сидорова, системный семейный психотерапевт, член Международной ассоциации семейной терапии, рассказала проекту «РеФорум», почему больше, чем ковида, она опасается его последствий.
— Вы с коллегами сейчас сильно загружены работой?
— Да. Все мы сегодня перегружены. Хотя у некоторых из нас в силу обстоятельств случился отток постоянных клиентов, но кратно выросло число обращений с зашкаливающим уровнем тревожности и тех, у кого болеют или погибли близкие.
— Скажите честно: вас, психотерапевта с многолетним стажем, пугает пандемия?
— Ситуация с болезнью сложная, но в ней нет ничего катастрофического. А вот то, что происходит вокруг нее, вызывает у меня лично гораздо больше опасений.
Начав заражаться COVID-19, люди подхватили и куда более сильный вирус – вирус паники.
Человек устроен так, что на плохие новости реагирует активнее, чем на хорошие. Причиной тому эволюция: чтобы выжить как вид, мы должны были научиться в ситуации опасности сначала убегать, а потом уже разбираться, был ли в кустах тигр. И сейчас мы со всех сторон слышим новости, рассказанные с тревожной интонацией. Это само по себе провоцирует страх.
Например, вы уже несколько раз болели ангиной и знаете, что если соблюдать режим, эта болезнь неопасна. И вдруг буквально из каждого утюга начинают круглосуточно вещать, сколько людей заболело ангиной, у какого процента заболевших появились осложнения и сколько людей от этих осложнений умерли (ничтожно мало). Даже очень маленькие цифры умерших, но услышанные несколько раз в день и в драматической тональности, испугают вас, хотя вы на своем опыте знаете, что бояться особенно нечего. Но такова специфика информационных каналов – они должны нагнетать, чтобы получить побольше «кликов». А дальше явление начинает накручивать само себя, и вот уже ни один политик не может себе позволить говорить о нем спокойно и нейтрально и тем более не принимать заметных и понятных людям мер для предотвращения угрозы.
Понимаете? Массовость и разнообразие источников информации о пандемии способствуют усилению уровня тревоги. А тревога, в свою очередь, вызывает изменения в организме: тело готовится к реакции на потенциальную опасность. Приготовления эти пропадают втуне – никаких действий от нас не требуется, ведь проблему устранить нельзя.
Развивается стресс. А стресс – это прежде всего физиологическое, а затем уже психическое состояние. Продолжительный стресс может убивать (и это не фигура речи). Для примерно трети населения страны, обладающей высоким базовым уровнем тревожности, ситуация опасна в том числе из-за обострения или развития заболеваний, вызванных стрессом.
Причём стресс вызывает и информация о вирусе, и меры борьбы с ним, в частности изоляция. Сейчас карантин снимают, и полагаю, что уже скоро я и мои коллеги начнем принимать клиентов с посттравматическим синдромом, подобным тому, что возникал у людей после войны.
Отвечая на вопрос – я лично заболеть не боюсь, хотя и думаю, что скорее всего рано или поздно переболею. Надеюсь, что выздоровею, как и большинство переболевших. Если будут осложнения – будем с ними разбираться, как и с другими жизненными сложностями, по мере поступления.
Если мне не суждено пережить эту болезнь – что маловероятно, но возможно, – то я и без всякого вируса знаю, что смертна. Это не про то, чего я боюсь, а про то, как я должна жить и поддерживать в своей жизни порядок. Ситуация с COVID 19 – неприятная, но не уникальная.
— Что все-таки следует говорить людям через СМИ? Как снизить уровень тревожности?
— Люди разные, потребности у них разные, и им подходят разные способы борьбы со стрессом. Полагаю, помогло бы четкое распределение каналов: интуитивно люди найдут те, что станут для них поддержкой. Для кого-то это музыка или увлекательные передачи, например, и никаких новостей. Кому-то нужна спокойная, взвешенная информация и мнение авторитетных экспертов. В этот блок телепередач входят и лекции со ссылками на разные ресурсы, и передачи, посвященные мерам предосторожности, которые необходимо предпринимать в текущих обстоятельствах.
Причем их посыл, на мой взгляд, должен быть следующим: «Если вы соблюдаете правила, то вы в относительной безопасности, но если вы правила нарушаете, опасность возрастает многократно». Кроме того, я бы рассказывала о вирусах и эпидемиях в целом, их свойствах. К примеру, многие думают, что пандемия и эпидемия – это разные вещи, а на самом деле разница лишь в количестве заболевших.
— Опыт жизни на самоизоляции для многих стал откровением, причем не всегда приятным.
— Да, люди с удивлением обнаружили, что сидеть дома – нагрузка чуть ли не большая, чем ходить на работу (хотя степень этой нагрузки и зависит от семейных обстоятельств).
Сложно пришлось тем, кто привык жить в ритме, задаваемом извне – это в первую очередь офисные работники. Оказавшись на «вольном выпасе», многие оказались неспособны самостоятельно структурировать свою жизнь и рисковали быстро скатиться в хаос, из которого им сейчас придется выбираться.
Если вы столкнулись с избытком задач, самое оптимальное – их приоритизировать. Если количество задач резко уменьшилось – нужно использовать освободившееся время так, чтобы самому потом не почувствовать разочарования и сожаления. Помогает сочетание рутинной и свободной деятельности. Обязательно должен быть распорядок дня, его структура – день не должен «поплыть». А внутри этого распорядка нужно найти место для разнообразных занятий и импровизации – допустим, если полтора часа отведено на тренировку, то один день ты танцуешь, другой – делаешь силовые упражнения и так далее. А если это не тренировка, а игры – все играют в разные игры, а не в одну и ту же раз за разом.
— Изменился ли во время пандемии характер запросов, с которыми к вам обращаются?
— Конечно. Обстоятельства изменились, и в первую очередь изменилась ситуация в отношениях между людьми. Мы редко задумываемся об этом, но ведь люди, выбирая себе партнеров, выстраивают с ними отношения на той дистанции, которая для них комфортна. Кому-то нужна абсолютная близость, кому-то в очень близких отношениях «душно», есть семьи, где периоды отдаления и близости чередуются.
В условиях самоизоляции возможности людей регулировать эту дистанцию оказались ограниченными. Для тех семей, где людям не хватало близости, это было прекрасное время; они оказались в полном восторге от происходящего. Но есть и пары, где невозможность держать привычную дистанцию привела к напряженности и срывам.
И эти люди вовсе не мерзавцы – просто психика не выдержала нагрузки. Люди оказались беспомощными перед ситуацией, не понимали, как себя вести, что делать. Увеличилось число случаев домашнего насилия, а когда коронавирус закончится, думаю, будет всплеск разводов.
— Как организована помощь терпящим бедствие людям?
— Во-первых, в стране работают круглосуточные «горячие линии» психологической помощи – они организованы на базе бесплатной городской психологической службы и есть в большинстве крупных городов и в части небольших, хотя и не везде. Кроме того, работает несколько «телефонов доверия», на которые тоже можно звонить – они отличаются от «горячих линий» только тем, что их финансирует не город. И отдельно существует «горячая линия» Минздрава, по которой можно получить справочную информацию о коронавирусе.
Прекрасно, что все это работает – даже если человек не позвонит по этим номерам, сам факт, что он знает, где получить поддержку и ответы на свои вопросы, уже снижает уровень тревоги.
Обидно, что система мобилизации, существовавшая в СССР, развалилась и нет возможности быстро подключить к работе с населением дополнительных специалистов в ситуациях, когда психологов специализированных служб на всех не хватает. Должна быть база данных таких специалистов, должна быть отлажена система подтверждения квалификации. Однако всего этого сейчас нет. Плюс государство закрыло несколько очень хороших частных вузов, которые готовили сильных специалистов.
— Россияне не привыкли заботиться о своем психическом здоровье. Есть вероятность, что привычка сформируется?
— Лет десять назад большинство наших соотечественников и правда не задумывалось о том, что о психике можно заботиться, как о любой другой части себя. Почему? Ответ стоит искать в исторической традиции. У нас гораздо позже, чем на Западе, сошла на нет традиция жить общиной. А именно западная, не крестьянская общинная традиция учит, что изменения следует начинать с себя, а потом уже можно браться за близких. Помните, как пишут в самолетах – «Наденьте маску сначала на себя, а затем на ребенка».
В России же, как раньше на Руси и в СССР, интересы коллектива ставятся выше личных. Здесь тот, кто жертвует своим благополучием, считается героем. А вот отличаться друг от друга не принято. Меж тем просто признаться, что тебе, именно тебе нужна помощь – это уже признание того, что ты не «как все».
Сейчас, к счастью, ситуация сдвинулась и ходить к психологу стало нормой. Не обязательно речь идет о крупных городах – если в небольшом городе появляется хороший психолог, слух об этом быстро распространяется, и люди с удовольствием начинают к нему ходить (пусть и не очень понимая, чем он отличается от невролога или священника). Открыли много кабинетов психологической помощи в медицинских клиниках, в том числе обычных районных.
— Можно ли сказать, что система психологической помощи у нас выстроена?
— Нет, нам еще расти и расти. Для начала нужно открыто и активно рассказывать людям, что такое психологическая помощь, в каких ситуациях она может понадобиться и как и где ее можно получить. Важно, чтобы у людей не было ни заниженных, ни завышенных ожиданий от работы с психологом.
Есть проблема с законодательной базой – у нас до сих пор нет закона о психотерапии, и психологом может стать практически любой. Достаточно окончить двухмесячные курсы или просто походить к психологу, а затем решить, что способен помогать другим. Понятно, что это не способствует росту доверия к нашей работе. Такие горе-психологи часто нарушают этические нормы и могут принести куда больше вреда, чем пользы. Но есть надежда, что закон вскоре примут и там будет утверждено разделение психологов по категориям – психологи, психологи-консультанты, психотерапевты, психиатры и так далее, будет прописано, кто и какую психологическую помощь может оказывать, и подробно зафиксированы стандарты этой помощи.
Кстати, указ 1937 года о запрете психотерапии формально никто не отменял, то есть все мы сейчас работаем вне закона.
— Пока закон не принят, как отыскать действительно серьезного специалиста?
— В России достаточно много профессиональных объединений. Обычно они выкладывают информацию о своих специалистах в открытый доступ, в том числе и на своих сайтах. При этом большинство практикующих психологов публикуются. И я бы советовала почитать то, что пишет сам человек, а не только и не столько отзывы о нем. Важно, чтобы то, что эксперт пишет, было вам созвучно.
И по-прежнему самым надежным источником остаётся «сарафанное радио». Хорошего психолога нужно искать так же, как хорошего врача – по отзывам людей, мнению которых вы доверяете.